Дневник, 2005 год [январь-сентябрь] - Сергей Есин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В четыре часа начался дополнительный семинар, на этот раз мы обсуждали повесть Алексея Козырева, которую он наконец-то дописал. К тому, что он читал раньше, прибавилось еще несколько эпизодов, до некоторой степени уже угадываемых. Все это — своеобразная жизнь того круга людей, которых он знает. На всякий случай я перед семинаром попросил уйти молодую Шадаеву с 1 курса. На 3-м курсе наши девочки уже как бы все знают о сложной современной жизни, а этого ребенка я втягивать в сложные отношения между мужчинами и мужчинами и женщинами и женщинами не хочу.
Накануне плохо спал, потому что прикидывал план семинара, крутил и так и этак. Применил ту же тактику, что при рассмотрении повести Паши Быкова, — чуть-чуть вначале поговорили об определении жанра, а потом начали рассматривать повесть, не касаясь тематики. В процессе я все время кого-то поднимал, задавал вопросы, проводил анализ героев, допрашивал, кто это и каков, и постепенно направил Алексея на то, что повесть можно переделать. Вообще, семинар проявил редкое человеческое терпение к нему: ни насмешек, ни каких-то инвектив… Ну, пишешь дурацкую литературу, и пиши себе. У Леши, конечно, есть интонация, есть видение, он достаточно удачно поставил костяк, но не сумел наполнить все это каким-то духовным состоянием, той рефлексией, которая невольно должна была возникнуть у героя. И вообще, четыре педераста на одну повесть — многовато. Я-то лично вижу здесь некую другую, психологическую коллизию, которую можно было бы позаимствовать у Сартра из его "Юности вождя". Ну, пусть товарищи главного героя будут, какие они есть, пусть, в конце концов, главный герой, Артур, если Алеше так хочется, окажется соблазненным. Но ведь у разных людей разная природа, и пусть тогда у него сохранится лишь один этот горький опыт, как сухой листок-закладка в книге его юности, а сам он, пройдя через это, останется прежним хорошим и добрым мальчиком. Беда Алешиной повести еще и в том, что кроме веселья, прыганья, курения травы и какого-то непонятного чая, она не наполнена ничем духовным, ведь ребята всегда должны к чему-то стремиться. Что касается моего семинара, то, еще раз повторяю: все проявили удивительное терпение, литературную грамотность и снисходительное величие.
Вечером по телевидению Юрий Лоза сражался с Олегом Митволем. Я заснул и не знаю, может быть, Лоза и выиграл, но сама по себе попытка популярного певца лобово защищать мещанские и низкие интересы очень удивила. Пусть теперь и живет на своих 10 гектарах. Но, скорее всего этих господ артистов все-таки выдворят из водоохранных зон.
11 марта, пятница. Уехал из дома аж в половине 8-го, сначала в поликлинику. Бюллетень продлили до среды, но самое главное — вроде бы рентген ничего серьезного не показал. Перестал пить антибиотики, врач посоветовал начать принимать аскорбинку, у меня дома есть, и витамины, которые надо купить.
Днем ездил в Педагогический университет сдавать экзамен по теории литературы. Очень хорошо и долго поговорили — сначала по специальности, потом на самые общие темы. Там все-таки удивительная атмосфера, давно уже я всласть и так подробно не говорил с кем бы то ни было о литературе, даже стал забывать божественность подобных ощущений. Нина Павловна Михальская, кстати, заметила, что все, что я пишу, ей очень напоминает, как ни странно, Фаулза — та же манера вглядываться не столько в объективную действительность, сколько в то, как она сконструирована, в то, как сконструирована сама литература. Я даже несколько задохнулся от такой оценки. Говорили еще о постмодернизме, о сегодняшней молодежи, которая, казалось бы идя против течения, вдруг начинает интересоваться такими простыми вещами, как семья, любовь, дружба. Это все, конечно, реакция на грязную официальную пропаганду, вернее не столько на официальную, сколько на коммерческую. Жизнь вообще идет по принципу маятника и контраста, государство же совсем отошло от какой-либо идеологии, от морали, совести; телевизионные каналы каждый день говорят о другом — о том, что взрывают, убивают, воруют, следовательно надо бы составить этому оппозицию, как бывало. Именно поэтому, по мнению педагогов, ребят сейчас больше интересует "Анна Каренина", нежели "Война и мир". Очень интересна мысль о том, как деформируется оценка основных героев литературы, мы сейчас по-иному видим Раскольникова, он не только совершил преступление, но сумел, во всяком случае стремился, перепрыгнуть через забор своей социальной предопределённости.
12 марта, суббота. К концу дня всё сбивается, уже не помнишь, что записал, а чего не записал. Но есть вещи, которые не записывать нельзя. Однако не соскользнули ли они из дня предыдущего? Пожалуй, уже несколько дней я слышу о громком деле в одном из израильских банков, который занимается отмыванием денег. Сначала сказали, что среди клиентов этого банка числится несколько русских, потом двоих из них даже показали. Ими оказались Гусинский, у которого там несколько сот миллионов долларов и несколько сотен отдельных счетов, и бывший ректор РГГУ и товарищ Ходорковского — Немзлин. Какая удивительная штука: эти люди говорят, что у нас в России они подвергаются преследованиям по политическим мотивам, вопреки утверждению наших властей, что дело в обычном жульничестве. А потом выясняется, что и в стране с другой политической системой и огласовкой у них тоже не всё в порядке. Следовательно, дело здесь, как можно было бы подумать, даже не в их национальности, а в каком-то глубоком внутреннем стремлении во что бы то ни стало быть богатыми за счет других. Впрочем, есть ощущение, что это пиар-акция израильской правоохранительной системы. По телевидению же было сказано, что есть и такой вариант — дело спустят на тормозах, потому что и Немзлин, и Гусинский проходят по категории политических жертв.
Весь день практически сидел дома и медленно правил свое эссе о воровстве, даже придумал ему название: "Библейская заповедь". Подобная работа состоит из огромного количества дописок, уточнений, сопоставлений, согласований, лист компьютерного текста превращается в некое кружево, которое приходится потом снова и снова распечатывать, зато потом все приобретает определенную плотность.
13 марта, воскресенье. Перебирал книги и нашел "Кротовые норы" Фаулза, о которой мне говорила Нина Павловна. С налету книгу решил не читать, возьму с собой и уже где-нибудь в гостинице, в самолете, в поезде, с наслаждением и причмокивая, начну вникать в текст. Собственно, жизнь писателя вообще делится на две части: создание художественного текста и осмысление чужого опыта. Беда писателя еще и в том, что приходится узнавать и исследовать жизнь.
Вообще, настроение довольно скверное. Я принял твердое решение подытоживать свою жизнь, по крайней мере этот этап моей работы. А от института, к которому я привык, от объема и интересов его дел отходить будет трудно. Но уже по опыту знаю, что всегда эта, внезапно и трудно возникающая, свобода пойдет мне на пользу: не успел уйти с радио, как был написан "Имитатор", именно когда я не работал, по крайней мере перестал занимать крупную административную должность, я и сделал большую часть из того, что сейчас стоит у меня за спиной. Но уходить надо с определенным запасом идей. Уже на следующий день ты должен сидеть за столом и четко знать, над чем работаешь. Почему-то вспомнил опять свои колебания, испытанные перед уходом с радио. Я много раз потом объяснял: работу надо бросать не тогда, когда ты якобы накопил на 2–3 года безбедной жизни, не тогда, когда у тебя есть прочное и стабильное положение, а тогда, когда её хочется бросить. В жизни надо чаще совершать необдуманные и резкие поступки. Человек — явление живое, и интуиция и безрассудство ведут нас порой и упорнее, и вернее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});